Эрик Гарсия - Ящер [Anonimus Rex]

— Выпьете?

Я отказываюсь. Сара сбрасывает туфельки — зелененькие, не больше тридцать четвертого размера — и свертывается калачиком на зеленом плюшевом диване. Подушки не без прорех, кое-где торчит поролоновая набивка, но, в общем, мебель в приличном состоянии. Зеркало с тремя перегоревшими лампочками над простым деревянным туалетным столиком. К стене прикноплены ряды полароидных снимков певицы с разнообразными прическами.

— Вам понравилось представление? — спрашивает она.

— Неплохо. У вас прекрасный голос.

Самодовольная ухмылка, глоток пойла. Она встряхивает волосами, надо полагать с целью выглядеть по-человечьи привлекательной.

— А все остальное?

— Все остальное в вас поет столь же чарующим голосом.

— Как это мило.

Теперь моя очередь самодовольно ухмыляться.

— Макбрайд. Как долго вы были с ним знакомы?

Госпожа Арчер надувает губы; похоже, ей хочется продолжить обмен любезностями и милыми шуточками, и хотя обычно я не уклоняюсь от хорошей партии в словесный волейбол, сейчас предпочитаю ускорить события. У меня уже аллергия от всего этого насквозь пропитавшего ночной клуб млекопитающего пота.

— Года два-три, я полагаю.

— Как вы познакомились?

— На благотворительном вечере.

— В пользу?…

— Понятия не имею. Рак, лейкемия, изящные искусства, нет, я правда не знаю.

Я невнятно бормочу:

— Вы были его… любовницей?

Потрясение от столь прямолинейного вопроса не состоялось.

— Мне больше нравится слово возлюбленная.

— Вы же знаете, что он был женат.

Сара вздрагивает, прищуривается. Она разгрызает ледяной кубик, поджимает губы:

— Да, я знала, что он был женат.

— Значит, вы были его любовницей. Когда вы начали трахаться?

— До чего ж вы мило выражаетесь, мистер Рубио.

— Я детектив, а не поэт.

— Но вполне могли бы оставаться в рамках приличий. Вы пришли в мою гардеробную, ко мне на работу. Я очень рада пригласить вас выпить и поболтать, но если разговор пойдет в таких… вульгарных тонах, мне придется попросить вас удалиться.

Слегка пережал — есть у меня такое свойство. Если подумать, именно оно вышвырнуло меня из Нью-Йорка и приличного общества девять месяцев назад. Я отступаю и, дабы продемонстрировать свою готовность поупражняться в хороших манерах, снимаю шляпу и кладу ее на стол.

Сара улыбается, и вновь воцаряется мир. Ее пойло опускается до угрожающе низкого уровня, и она облизывает край стакана длинным, крепким языком, извивающимся между идеально белыми зубами. Похлопывая лежащую рядом с ней подушку, она говорит:

— Давайте садитесь. Не выношу разговаривать с мужчиной, если не могу заглянуть ему в глаза.

У меня растет ком в горле, так что надеюсь, она еще раз предложит мне выпить, чтобы смыть его.

— Я и отсюда прекрасно вас вижу.

— А вот я нет. Близорукость.

С неохотой я занимаю место на диване, стараясь держаться подальше от свидетельницы, но у Сары Арчер явно другие соображения. Она вскидывает ноги и устраивает их у меня на коленях. Педикюр у нее свежий, ногти светло-фиолетовые.

— Так вот, вы должны понимать, как трудно мне говорить о Раймонде. Не в моей воле было стать его… женой… — ее губы вновь кривит горькая усмешка, — но он был очень мне близок. Даже для «любовницы».

— Понимаю. Я вовсе не хотел вас обидеть…

— Разве дело еще не закрыто?

— Именно это мне все и говорят.

— Однако?

— Однако я на всех не равняюсь.

Вытянув пальцы ног к моей груди, словно балерина, Сара говорит:

— Можете себе представить, каково это простоять целый час на сцене на трехдюймовых каблуках? Адовы муки в ногах, мистер Рубио.

— Представляю. — Пора брать быка за рога. — Вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?

— Сейчас как раз в наших отношениях подходящий момент, чтобы вы решили поинтересоваться, не нужно ли мне помассировать ступни.

— В наших отношениях?

— Давайте интересуйтесь.

— Я бы предпочел задать вам несколько более подходящих вопросов.

— И я буду счастлива ответить на них. — Она все вытягивает мне на обозрение свои мускулистые икры. Не соблазняет. — Вы же хотели помассировать мне ступни.

Выбора, ясное дело, у меня нет. Она может вышвырнуть меня отсюда в любой момент, и, несмотря на остающиеся у меня вопросы, я бы солгал, утверждая, будто получаю лишь отвращение оттого, что допрос мой скатывается на столь неподобающий уровень. Приступаю к энергичному растиранию ступней. В руках у меня изящная ножка, твердая, но гладкая, и хотя осязание частично скрадывается перчатками, которые я вынужден носить, дабы скрыть когти, я не могу обнаружить ни единой мозоли.

— Вернемся к моему вопросу: вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?

— Думаю, что нет. Вот так, хорошо — там, там, колено — да, именно так…

— Вы когда-нибудь были в ночном клубе «Пангея»?

— Конечно, это же заведение Раймонда. — Она чуть приподнимается с мечтательной улыбкой на губах, будто припоминает что-то давно забытое. — На самом деле, я даже пела там однажды. Кажется, в новогоднюю ночь. Исполняла праздничное попурри.

— Донован Берк был менеджером «Пангеи».

Сара выплевывает в стакан кубик льда и вдруг отводит глаза:

— Правда?

— Итак, я повторяю вопрос: вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?

— Наверное… наверное, должна была.

— Должны были.

— Если он был менеджером, то должна была. Но я не помню. На Раймонда работала уйма народу. Менеджеры, инструкторы, телохранители — даже детективы, как вы.

— Таких детективов, как я, не существует, — качаю я головой.

— Я в этом совсем не уверена. Несколько месяцев назад еще один детектив из Лос-Анджелеса был счастлив уделить мне время…

Молниеносно я вскакиваю над Сарой Арчер; сердце готово выпрыгнуть из груди, кровь плещется по венам. Похоже, я перепугал бедную девочку, судя по тому, как она погружается в подушки, будто в трясину.

— Как его звали? Где вы его видели? Когда вы его видели?

— Я… я… я не помню, — заикается она.

— Его звали Эрни? Эрни Ватсон?

— Возможно…

— Возможно… или так?

— Может быть, и так. — Она запинается, нервничает, и хотя у меня нет никаких оснований запугивать свидетеля, она теперь, по крайней мере, ко мне не лезет. — Он был примерно вашего роста… Постарше, симпатичный…

— Как давно вы видели его?

— Это было после смерти Раймонда… в январе.

— По времени совпадает. — Эрни был убит в начале января, всего через несколько дней после того, как взялся за дело Макбрайда. — О чем он вас спрашивал?

— Ни о чем особенном, — отвечает Сара. — Мы лишь немного поговорили, и он сказал, что позвонит позже. Он дал мне карточку, свой здешний номер телефона… — Она тянется к стоящей рядом тумбочке — халат распахивается, обнажая бледную кожу, — и роется в сумочке. Мгновение спустя она извлекает маленькую визитную карточку и садится. Халат запахивается. А я все равно не смотрел.

Это обычная карточка «Джей amp; Ти», агентства Гленды. Время от времени сотрудники «Тру-Тел» используют «Джей amp; Ти» в качестве нью-йоркской штаб-квартиры; Эрни, должно быть, именно так и поступил. А это значит, что его записки, прежде не обнаруженные, могут и найтись, если поискать хорошенько. Я отмечаю про себя, что необходимо как можно скорей позвонить Гленде и заставить ее все там перелопатить.

— Вы не пытались звонить по этому номеру?

— Случая не представилось. И потом, мне казалось, он собирается вернуться, чтобы еще меня порасспрашивать. Но больше я его не видела.

Я не в состоянии справиться с дрожью в голосе, но героически пытаюсь скрыть ее кашлем и говорю просто:

— Он умер.

На лице ее лишь удивление и участие:

— Очень жаль.

— Его сбило такси.

— Очень жаль, — повторяет она. — По крайней мере, быстро.

Наша беседа прерывается дробным стуком в дверь.

— Должно быть, менеджер, — смотрит на меня Сара.

Я огладываюсь — и прежде чем кто-либо из нас успевает отреагировать, из-под двери показывается письмо, пауком-альбиносом скользит по полу и тормозит, уткнувшись в мои грошовые мокасины. Сверху нетвердыми, дрожащими буквами, словно писал третьеклассник, выведено имя Сары.

Я тянусь к нему и…

— Нет! — Что-то новое в ее голосе, что-то на грани смертельного ужаса. Будь она дином, я бы сразу понял — запах выдает.

— Я просто хотел…

— Я сама. Благодарю вас, но предпочитаю решать сама, когда мужчине пора склониться у моих ног.

Несмотря на сарказм, ясно, что настроение у Сары резко упало. Она с трудом волочит за собой ноги, будто те связаны, и чуть не до крови кусает губы. Медленно сгибаются колени, тело неохотно опускается следом, Сара припадает к полу и робко подбирает конверт, перебирая пальцами черные каракули, сложенные в ее имя.